Ночная школа - Страница 70

Тут она снова зевнула — на этот раз очень широко и с наслаждением. Потом добавила:

— Короче говоря, многие в обиде на него за то, что он считает их пустыми и никчемными людишками и дает им это понять.

— А мне как раз это в нем и нравится, — пробормотала сонным голосом Элли. — Он удивительно честный парень. — Честность сама по себе — вещь неплохая, — сказала Джу, протягивая руку и выключая лампу, стоявшую на прикроватном столике. — Но в некоторых случаях способна здорово навредить.

Итак, проговорив всю ночь, они сидели теперь за столом со скучающими лицами, как если бы не знали, что еще можно сказать. Как ни странно, наиболее жизнерадостной из всех выглядела Лайза. Она, что называется, пережила ночное купание, после чего Лукас проводил ее до здания школы. Ей казалось, что она начинает ему нравиться, и это в еще большей степени подняло ее настроение. Но при всем том она была утомлена ночными приключениями ничуть не меньше остальных.

— Господи, с каким бы удовольствием я бы вместо уроков сейчас поспала, — сказала она, подперши голову рукой. — Я совершенно ни на что не гожусь.

— Я тоже чувствую себя как побитая унылая задница, — произнесла Джу, протягивая руку за сахаром. — И кто бы мог подумать, что недосып так сильно сказывается не только на физическом состоянии человека, но и на его настроении.

— Можешь записать меня в свою компанию унылых задниц, — пробормотала Элли, потягивая уже остывший чай. Но в душе она ликовала. Пока что ни один человек не сказал ни слова о ее вчерашней неудаче, а когда она входила в столовую, не было слышно даже привычного хихиканья и шепотков не любивших ее девочек. Может, Джу права и в пруду действительно была такая сумятица и царила такая темень, что никто ничего не заметил?

Согласно традиции, в день летнего бала уроки заканчивались в полдень. Но утренние занятия все-таки не были отменены, и Элли предпринимала героические усилия, чтобы не заснуть и даже записывала что-то в тетради. Впрочем, впоследствии она увидела, что ее записи — абракадабра, не имевшая никакого смысла.

Картер продолжал делать вид, будто ее не существует. По крайней мере, на биологии, поскольку перед уроком английского она задремала и не видела, как он входил в класс и что потом делал, а когда наконец осмотрелась, он уже сидел на своем месте. Ну и черт с ним, подумала Элли. Не пройдет и восьми часов, как она уже будет кружиться в танце с Сильвианом. Так что сейчас не самое удачное время вспоминать о том, как она стояла в воде нагая и руки Картера лежали у нее на плечах.

Элли сложила стопочкой лежавшие на столе бумаги и вынула из сумки учебник.

«Не вовремя я о нем вспомнила. Совсем не вовремя».

Между тем Изабелла вошла в круг, образованный столами учащихся, и встала у своей кафедры. Потом обвела класс всезнающим взглядом.

— Некоторые из вас выглядят очень усталыми, поэтому невольно хочется спросить: «Хорошо ли вы спали?»

Ученики заерзали на сиденьях стульев, а кое-кто захихикал.

— Краем уха я слышала, что вчера у пруда имела место какая-то суматоха. Надеюсь, ее звуки вас не обеспокоили?

В классе послышались еще несколько сдавленных нервных смешков.

Директриса напустила на лицо загадочное выражение и надела очки.

— Уверена, что вы уже мысленно веселитесь на балу, но у нас урок, материал которого, хотите вы или нет, необходимо освоить, — сказала она, открывая книгу. — Сегодня мы поговорим с вами о чувствах и романтике. Давайте начнем наше занятие с прекрасного стихотворения о тайной любви. «Silentium Amoris» написал Оскар Уайлд, которого вы, вероятно, лучше знаете как сатирика, нежели лирического поэта. Тем не менее стихи он тоже писал, и упомянутое мной стихотворение очень мне нравится за кристальную чистоту и красоту в отображении любовного чувства.

После этой преамбулы она прочитала два четверостишия своим глубоким голосом. Элли, больше занятая собственными мыслями и состоянием, низко склонилась над столом и нарисовала на обложке тетради спящую бабочку. Она как раз закрашивала крылышки, когда вдруг услышала свое имя.

Смутившись, девушка быстро расправила плечи и села на стуле прямо. Ученики, находившиеся в классе, смотрели на нее во все глаза.

— Извините, я вас не расслышала, — покраснев, пробормотала Элли, стараясь не встречаться с Изабеллой глазами.

— Доброе утро, — язвительно произнесла директриса. Класс дружно засмеялся. — Я просто попросила тебя прочитать третье четверостишье из этого стихотворения. Элли поднялась с места, взяла книгу, кашлянула, прочищая горло, и начала читать. Сначала быстро, но потом все медленнее — когда слова стали проникать в ее сознание и обретать форму и смысл.

Тебе мой взгляд сказал все несомненно,
Зачем я смолк, и гриф на лютне пуст,
Не лучше ль разойтись нам откровенно,
Тебе — к тому, кто так сладкоголос,
А мне — лелеять память этих грез:
Не спетых песен, не лобзавших уст.

Неожиданно Элли охватила необъяснимая печаль, она подумала, что сейчас разрыдается и лишь огромным усилием воли сдержала слезы.

«Что за чертовщина со мной происходит?»

— О чем поведало тебе это стихотворение, Элли?

Элли подняла глаза, увидела, что Изабелла по-прежнему пристально на нее смотрит, ужаснулась этому и попыталась со всей поспешностью придумать ответ на заданный ей вопрос.

Прошло еще несколько секунд, и она наконец заговорила — очень тихо, почти шепотом.

— Автор боится сказать близкому ему человеку, какие чувства он к нему испытывает. Но одновременно его печалит тот факт, что этот человек не знает о его чувствах.